[idalga]

Холодный город.

Просто история. Просто про один небольшой город и маньяка.


Меня зовут Джейсон Митчел.
Я — сумасшедший. Так считают те, кто меня запер в четырех мягких стенах, а до того задал несметное число вопросов. Глупых, непонятных мне и совершенно ненужных.
Я долго думал, прежде чем попросить бумагу и карандаш, но решил, что, может быть, кому-то эти записки помогут.
Или они помогут мне не сойти с ума.
Я убил человека. Удивительно, если вдуматься. Это был не первый убитый мною: мне приходилось раньше стрелять в людей и видеть их смерть, но ни разу до этого момента я не убивал невиновного.


…Мне тридцать шесть, я работаю полицейским в городке, название которого редко пишется на карте. Нас можно найти только изрядно поплутав по узким дорожкам в лесу, и ни один навигатор не сможет точно определить, верно ли вы доехали.
В нашем городке всегда было тихо и холодно. Чертовски холодно, если вы понимаете, о чём я. Снег, какая-то гадкая сырость и нехватка солнечных дней сделали это место не самым уютным на Земле, но я любил его. Я здесь родился и вырос. Я здесь учился, здесь же встретил свою первую любовь и расстался с ней.
Впрочем, вряд ли расставанием можно считать переезд в другой квартал.
Да, у нас тут даже есть кварталы и улицы. Их всего десяток: шесть — с севера на юг и четыре — с запада на восток. На окраине, у самого леса — школа. С другой стороны — больница, а у въезда в город (в полумиле от таблички с названием и численностью) расположился небольшой цех по обработке древесины. Так и живем.
На самом деле, конечно, происшествий хватает: то пьяные драки, то медведь шалит или волки подходят к городу… Полиция занимается всем понемногу, и наш небольшой отдел на пять человек ещё ни разу за всю мою службу не слонялся без дела. Правда, всё это оказалось цветочками, когда внезапно, одним очень холодным вечером, когда плевок замерзал на лету, мне сообщили о том, что пропал Билли Маерс.
Сейчас объясню, почему я начинаю с Билли, а не с Роджера, которого мы на тот момент искали уже неделю. Роджер был раздолбаем, вечно пьяным и таким же вечно весёлым. Он гонял на своем «Чероки» по нашим заснеженным улицам и нередко уезжал из города. Так он развлекался. Когда мы его искали в последний раз, он позвонил с заправки в тысяче миль к югу и сообщил, что заблудился.
А вот Билли был точен, как часы. По нему можно было проверять время: ровно в восемь утра Маерс заходил в цех и ровно в шесть пополудни его покидал. Дома появлялся через пятнадцать минут. С рыбалки возвращался не позже трех часов дня и всегда (каждый раз) заезжал по пути в кофейню, чтобы привезти жене и детям свежие кексы.
В тот день с рыбалки он не вернулся.
К его лунке мы приехали затемно. Пришлось ходить с фонарями и выкрикивать его имя, стараясь не потеряться самим. Мы нашли его вещи, его машину, но самого Билли тут не было. А пурга, как нарочно, замела все следы, которые могли бы остаться. На следующий день собрались все, кто мог ходить. Поиски длились трое суток и ни к чему не привели.
А еще через день в городе появились чужаки.


Их было двое: брат и сестра. Дэмьен и Сильвия Сарпа. Они прибыли на такси, что доставило их со станции железной дороги, и расположились в отеле.
Да, у нас есть свой отель. Небольшой, на шесть комнат, но нам больше и не надо. Гости у нас не так часто бывают, а потому приезд этой пары не остался незамеченным. Впрочем, я не буду врать: они привлекали внимание и без учёта того факта, что были чужаками. Знаете, бывают такие люди, которые идут по улице, и вы просто не можете отвести взгляда?
Были ли они красивыми? Да, безусловно. Но не красота была в них главной: их отличала манера держаться, речь, движения… За этими людьми хотелось следовать и слушать, слушать их, что бы они не говорили.
Оба с черными волосами, светлой, не тронутой загаром кожей и жёлтыми, почти белёсыми глазами. У Сильвии были полные, чётко очерченные губы, низкий певучий голос и фигура, на которой было всё, что нужно, там, где нужно, и идеального размера. Ну, вы понимаете, о чём я.
Дэмьен, в противоположность сестре, был худощав, высок, гибок, как плеть, и столь же опасен. Девушки, которые его видели, потом грезили о нём ночами: я точно знаю, мне одна из них рассказывала в баре о том, как мечтала о его взгляде.
Мы проверили их по базе, но они были чисты, как слеза ангела. И нам пришлось смириться с тем, что в городе теперь есть чужаки. Потом Сарпа сняли домик у старика Беххельса, и перешли в разряд новичков.
Не знаю, где как, а у нас это что-то да значит.


В ту субботу, когда к нам приехал муж Саманты, мы как раз заканчивали отчёт о розыске Билли Маерса. Да, вместе заканчивали, потому что впервые за долгое время не смогли найти не то, что самого человека, но даже следов его крови. Снег, засыпавший стоянку Билли на озере, окончательно спрятал даже малейшие следы. Впрочем, там и искать было нечего: вещи не тронуты, разве что растасканы куски хлеба, лежавшие около костра. Но следы-черточки птиц говорили сами за себя.
И тишина вокруг.
Знаете, ведь я только сейчас понимаю, что эта тишина была мёртвая. Что-то наблюдало за нами из леса, когда мы там ходили. Что-то очень страшное, о чём мы просто не догадывались. Никто не заметил, что птицы молчат. Я был уверен, что это мы их спугнули.
Так вот, муж Саманты сообщил, что она не вернулась вчера вечером от подруги. Подруга жила на другом конце города, а он работал в ночь в больнице. Утром только, встретив голодного пса, понял, что Саманта не появлялась. Позвонил Бетти, выяснил, что жена вышла от неё около восьми вечера («Мы только что закончили смотреть вечернее шоу, я точно помню»), и забил тревогу. Саманта шла пешком — по утоптанному снегу наших улиц её путь обычно занимал двадцать минут. А фонари в нашем городе работали исправно. Мы проверили с собаками всё, что только можно. Обошли дворы, склады, помойки.
Вечером овчарка Бишопа, сторожа цеха, отыскала правую перчатку с руки Саманты. Вместе с рукой Саманты.


Нет, мы не паниковали. Зачем паниковать, когда ситуация стала ясна: то ли маньяк, то ли зверь. Впрочем, шеф склонялся к маньяку, и мы с ним соглашались. Ни один зверь не способен чисто отрезать руку.
Мы свели все пропажи в одно дело, и шеф, пыхтя трубкой (он вообще любил трубку и книги про Шерлока Холмса), поручил дело мне. Выдал патроны и положил на стол ключи от лаборатории.
Чтобы вы понимали: у нас маленький городок, у нас нет своего судмедэксперта, а потому приходится отдавать часть материалов на исследования в больницу. Ребята там толковые, не отказываются, но тут… Тут я понял, что шеф просто не хочет, чтобы в больнице лежали останки Саманты.
Руку осматривал Итан Серовски. Крупный такой, всегда улыбчивый, держащий в карманах конфетки для мелкоты, которая на первом этаже посещала педиатров. Итан заведовал лабораторией в больнице, держал её в ежовых рукавицах, так что ему я доверял, как себе.
Итан смотрел на руку, как на образец, но в его взгляде поселился какой-то странный холод. Он не улыбнулся ни разу с того момента, как перешагнул порог полицейского участка. Цедил свои соображения сквозь зубы, потом плюнул в сторону мусорного ведра, посмотрел мне в глаза и сказал: «Руку отрубили».
Отрубили — значит, точно маньяк. Может и не сумасшедший, но в нашем городе убийств отродясь не бывало (я не считаю случай, когда пьяный Бернс врезался в дом Уайлдов и раскатал их младшего сына и его щенка сеттера колесами внедорожника), и жители знали: раз убил, да еще не по пьяни и не в драке случайно — маньяк. Третья жертва за две недели. Завтра газеты сойдут с ума от счастья.


Мы отправились «в поля». Обошли каждый дом, заглянули буквально ко всем: «Когда видели Саманту в последний раз, когда встречали Билли, что слышали о Роджере?»
Мне достался домик Беххельса, и я постучал туда, не ожидая, что новые жильцы будут дома в полдень. Впрочем, где им ещё было быть, если они не работали?
Дверь мне открыла Сильвия. Вблизи она оказалась еще более притягательной и красивой, нежели издали, и я непроизвольно окинул взглядом всю её фигуру, закутанную в багровый пушистый халат до пят. Она заметила это, улыбнулась полными губами и пригласила меня пройти.
Я не мог отказаться — к тому времени я был на морозе уже четыре часа и сам подумывал заскочить в кафе пообедать. Она как будто знала это. Или догадалась.
Разумеется, она ничего не видела. Она даже не знала, как выглядела Саманта, чтобы её опознать. А я растерялся: фотографии у меня не было. Зачем нам фотография Саманты, когда все и так в курсе, кто это? Впрочем, это действительно было не важно. Ни Сильвия, ни её брат не покидали домика той ночью и не смотрели в окна.
Признаюсь, в тот момент я начал ненавидеть её брата. Я почему-то отчетливо видел, как он ласкает её с совершенно не братскими чувствами. Сейчас я думаю, что я был не прав, но тогда я чувствовал, что если бы второй Сарпа вошёл в гостиную, я бы достал пистолет и сделал десяток выстрелов ему в сердце. А я хорошо стреляю.
Она меня накормила и сделала глинтвейн. Безалкогольный, но невероятно вкусный: или мне так казалось в тот момент. Я ничего не соображал от своего желания ею обладать. Я даже думать не хотел о какой-то Саманте… Кто такой Билли? Кто такой Роджер?
Плевать!
Я вышел из её гостиной через сорок минут, унося в себе вкусный обед и щемящее чувство влюблённости.
На морозе чувство притупилось, поостыло, отпрянуло на задний план, однако уже скоро вернулось: поздно ночью, закончив переписывать свои заметки в большой отчёт, в ванной я вспомнил Сильвию. Клянусь Богом, никогда до того я не испытывал такого возбуждения. Даже когда в пятнадцать лет впервые прикоснулся к груди своей подружки. Она была чуть пьяна, позволила себя раздеть и поднять тугой лифчик, под которым обнаружились прекрасные округлости. Тогда мне пришлось менять нижнее белье. А сейчас, под струями воды я просто расслабился, и рука сама потянулась вниз.
В следующую среду пропали сразу двое: Максим и Рики. Братья-близнецы двадцати лет от роду.
А в четверг я набрался смелости и пригласил Сильвию на свидание.


Представляю, что вы обо мне сейчас думаете. Но вы не правы: я не бросил расследование. Наоборот — у меня было вдвое больше сил, чем раньше. Я хотел показать своей девушке, что я хорош. Что я способен найти и уничтожить маньяка, что я хочу — и могу — поймать убийцу. Я говорил ей обо всём и видел в её глазах понимание. Сильвия оказалась прекрасной собеседницей. А еще она разбиралась в криминалистике и медицине. Она превосходно водила автомобиль и обожала скорость. При этом она готовила, как богиня, и я наслаждался, глядя, как она колдует на кухне, и простые продукты, доступные в местном супермаркете, превращаются под её пальцами в невероятные блюда.
Она добавляла какие-то специи, названия которых я слышал впервые, и рассказывала о себе: «Сарпа — индийская фамилия. Вся моя семья оттуда».
Я смотрел на её белоснежную кожу и удивлялся её белоснежности, на что Сильвия смеялась: «Никаких смешанных браков — только европейцы, живущие в Дели».
Мы виделись и с её братом, и они оба были вне подозрений: убийства начались раньше их приезда в город. Дэмьен оказался язвительным, ярким и хищным. Я научился не желать ему смерти, но это было тяжело, пока я был в плену мыслей, что на самом деле они не брат с сестрой. Но они были родственниками, в этом я не сомневался ни разу.
Спустя месяц после того, как мы стали встречаться, в моем деле было уже десять пропавших без вести и только один свидетель, который видел «большую чёрную тень».
Сейчас я спрашиваю себя, почему шеф уже после третьей жертвы не сообщил федералам о нашей проблеме? Почему расследованием занимался только я? Наверное, он не хотел, чтобы чужие топтались по нашему городу и вытаскивали на свет грязное белье наших жителей. Иного ответа нет, и этот: самый правильный.
Я работал, как одержимый: город был под постоянным контролем, все и каждый завели привычку отчитываться вечером мне лично или дежурным в участке, что они дома, в безопасности, что они добрались до места. Ходили теперь по двое-трое и в лесу не появлялись даже в поисках привлекательной дичи или для того, чтобы отогнать волков. А волки, к слову, и сами ушли подальше, словно чувствуя нашего маньяка и боясь его до поджатых хвостов.
Так оно и было, только я понял это слишком поздно.


Первого марта, когда солнце выглянуло из-за постоянных туч и ударил мороз, Сильвия лежала на широкой кровати, и я, не таясь, разглядывал её тело. Я не мог насмотреться на неё и каждый раз, видя обнаженной, снова её желал. Как можно не желать, когда она одним движением своих бедер садилась на меня сверху и двигалась так, что я сходил с ума? Как было не желать, когда она своими тонкими длинными пальцами обхватывала мой член и доводила до экстаза только этим?
В тот день она попросила отвезти её в горы. Сказала, что в нашем городе они искали одного человека, и, видимо, нужно искать чуть выше: он тут бывал когда-то, но всегда предпочитал отшельничать. Разумеется, я спросил, о ком она говорит.
Имя, названное ею, не сказало мне ровным счетом ничего, но она улыбнулась, поманила меня к себе, и я понял, что съездить на один день в горы я могу. Почему бы и нет?
Мы собрались за два часа, еще двадцать минут я потратил, чтобы предупредить всех в участке и раскидать дела, и едва стрелка перевалила за одиннадцать утра, как мы выехали из города. Путь в горы был хороший, расчищенный, за дорогой следили, потому что она вела на популярный в штате горнолыжный спуск. Мы ехали не одни: машины из нашего города то и дело приветственно моргали фарами, завидя мой потрепанный «Форд». Меня это успокаивало, Сильвию не волновало совершенно, и она, закутанная в хорошую шубку черного цвета, водила тонким пальцем по карте, говоря, куда поворачивать.
Похоже, маршрут она проложила заранее.
Мы ехали сквозь снежные заносы, и высокие ели окружали нас, как чужое войско. Дорога здесь состояла из примятого снега, в какой-то момент нам пришлось выйти из машины и двинуться на лыжах к домику, видневшемуся в километре от нас — вверх по склону. Домик был обжитой, окруженный забором, и из его трубы валил густой белый дым.
«Мы будем для них сюрпризом», — улыбнулась Сильвия и рванула вперед. Я шел по её лыжне (хотя мне следовало бы идти перед своей женщиной) и смотрел, как точно она скользит по снегу. Как бедра, в силе и упругости которых я убеждался почти каждую ночь, ритмично движутся, и ткань лыжного костюма обтягивает их. Я снова возбуждался, потому что в эту минуту думал только о том, как сладко было входить в эту женщину, как она стонала, когда я доставлял ей удовольствие, и с каким жаром отвечала на поцелуи.
Сильвия остановилась у калитки, скинула лыжи и быстрым шагом прошла по чистой каменной дорожке к дверям. Её короткий стук прозвучал громом в моих ушах, и я, тяжело дыша от собственных мыслей, последовал за ней. На всякий случай я положил ладонь на кобуру. Кто знает, быть может, наш маньяк и сюда добрался?
Дверь открыл огромный мужчина. У него была борода, длинные волосы, собранные в низкий хвост и темные, почти черные глаза. Он коротко рявкнул что-то кому-то внутри дома и посторонился, недобро поглядывая на Сильвию.
В коридоре мы сняли обувь и верхнюю одежду. В доме не было жарко, но хозяин в легкой рубашке и брюках, видимо, чувствовал себя комфортно. Сильвия поёжилась — она вообще ненавидела холод, как недавно призналась — и скользнула в комнату.
Я замешкался, извиняясь перед здоровяком за нежданный визит, но он только отмахнулся от меня, и тогда я зашел в гостиную. И замер, удивленный и обескураженный тем, что на полу около дивана, рядом с ногами стройной, красивой женщины в легком сарафане возились и кувыркались трое медвежат размером с хорошую овчарку.
«На охоте нашёл», — видя мое удивление, пояснил хозяин дома и поманил Сильвию за собой, в кухню, где что-то очень притягательно скворчало на сковороде. Я же сел на стул, неловко представившись женщине, и она улыбнулась, предложив чаю.
Всё в этом доме было какое-то удивительное, очень добротное, сделанное своими руками: тяжелые столы и стулья, рамки картин, изображавших дикие, чужие, но такие же снежные, как и у нас, леса. Пол, устланный шкурами оленей, добавлял уюта, и я понял, что мог бы остаться тут жить.
Сильвия недолго пробыла у хозяина дома. Я только успел погладить по шкуркам медвежат, а они потаскать меня за штанину, когда моя женщина вышла из кухни. Она была недовольна, хозяин дома и вовсе зол, а потому я поспешно встал, снимая с коленей малыша, взявшегося покорять эту высоту.
Прощаться мы не стали. Точнее, я пробормотал очередные извинения, от меня так же отмахнулись, и я выскочил наружу, едва успев застегнуть куртку.
Сильвия стояла у калитки, изучая сверху дорогу и нашу машину на обочине. Мне казалось, что она сейчас бесконечно далека от меня, и я никак не мог понять, о чём она думает.
«Упрямец», — слово слетело с её губ оскорблением, и она оглянулась на дом.
Когда мы уезжали по нашей лыжне обратно, нам вслед никто не смотрел.


В машине было сухо, но за время нашего подъёма салон выхолодился: садиться туда было неприятно. Едва я включил двигатель, как рация пиликнула сообщением, и я схватился за неё. Ничего хорошего мне не сказали: в городе не досчитались целой семьи. Элен и Лео Биттер должны были вернуться ещё три часа назад.
Сильвия молчала, глядя в окно. Я чувствовал, что наша связь постепенно меркнет. Она нашла того, кого искала, и теперь может вернуться в жаркий пряный Дели, где её ждет семья. «Тридцать братьев и сестер — все свои, все без изъяна», — изредка напевала она, когда у неё было хорошее настроение. Продолжение у песни, возможно, было, да только я его никогда не слышал.
Я ехал в город на огромной скорости, когда заметил в кювете зеленый седан. Фары выхватили его на мгновение, и я резко ударил по тормозам. Когда я остановился, Сильвия оживилась, выходя на дорогу и глядя на чужую безжизненную машину.
Я её узнал: именно на ней с утра уезжали в горы Биттеры.
Погода снова портилась: небо, с утра ясное и светлое, затянулось тяжелыми тучами, и они сыпали мелким противным снегом. Я побежал в сторону седана, схватив с заднего сидения фонарь.
Яркий луч высвечивал то открытые настежь двери машины, то выпавшие оттуда сигареты и зажигалку, то чью-то перчатку — правда, без руки внутри. Я быстро осмотрел машину и снег вокруг. Меня охватило странное возбуждение: я видел, что следы есть. Мне только нужно понять, что они означают, почему водитель потерял управление?
Я позабыл о Сильвии, как она получасом раньше забыла обо мне, и исследовал всё, до чего мог дотянуться. Сидения в машине оказались откинуты вперёд, словно сзади по ним ударили чем-то тяжёлым. А спинка пассажирского кресла и вовсе была погнута: я бы сказал, что она попала в большой пресс, сжавший и перекрутивший её, словно та была сделана из фольги.
Они сопротивлялись. Это совершенно точно: приборная панель разбита, на осколках кровь — только чья это кровь? Нужно было вызвать нашу группу, нужно было вызвать Итана, чтобы он собрал образцы и провел анализы. Группы крови всех жителей города известны, и не так давно, после пятой жертвы, все еще раз сдали кровь в больнице.
Я вернулся к рации, чтобы передать, что нашел машину. Сильвия снова сидела внутри, только улыбнулась мне понимающе: она подождёт, сколько нужно.
Я был благодарен ей, я настолько сейчас был поглощён расследованием и стойким следом, что не сдерживал эмоций. Не замечал очевидного.
Шеф коротко ответил, что они выезжают, и отключился. А Сильвия закрыла глаза, плотнее укутавшись в свою шубу, и вздохнула: «Тут очень, очень холодно. И я голодна».
Я ответил, что когда приедут ребята, я попрошу кого-нибудь из них отвезти её в город, и тогда она кивнула. А я кинулся опять к машине.
Клянусь Богом, я увидел этот след случайно. Думаю, что если бы я не споткнулся и луч фонаря не скользнул в сторону, я бы не заметил его. Да и никто бы не заметил: снег, медленно перерастающий в метель, грозился засыпать всё вокруг.
След был странный, словно кто-то тащил что-то длинное, округлое и тащил, не разбирая дороги. Возможно (Господи, ну и мысли!) летя по воздуху. Потому что следов ног не было. Только через минуту, водя фонарем по зигзагообразному рисунку, я вспомнил, что мне это напоминает.
В детстве я отдыхал с родителями в Калифорнии. Там всегда было жарко и было много песка. Еще там водились скорпионы и змеи. Скорпионов я не видел, но гремучая тварь однажды проползла прямо передо мной, куда-то в сторону травы, и я долго не решался пересечь её след на песке.
Вот такой же след был сейчас в свете моего фонаря. Только эта змея, если она действительно существовала, была огромной. Должно быть, футов шестьдесят в длину, и толщиной в полтора.
Зимой. На снегу. Змея.
Бред.
Темноту раскололи фары полицейских машин, и я помахал рукой вышедшим коллегам. Пока я говорил с шефом, пока показывал Итану, какие образцы мне нужны, след растекся, разметался ветром.
Кроме меня его никто не видел.


Я не спал всю ночь. Кровь принадлежала Элен Биттер, и мы с Итаном еще вдоль и поперек осмотрели зелёный седан, чтобы найти любые другие следы. Мы нашли волосы Биттеров, несколько обломков ногтей Лео — судя по их форме и отсутствию лака (маникюр Элен всегда был вычурным и ярким) — и, главное, обнаружился короткий черный волосок, не принадлежащий никому из семьи.
Это был подарок.
Значит, наш убийца был человеком. Но как он сумел выломать сидения и убить без единого (капля крови Элен не в счёт) ранения двоих взрослых людей, я не понимал.
С утра Сильвия не согласилась со мной встретиться, сославшись на то, что ей нехорошо после вчерашнего. Я не настаивал — ранее она довольно часто отказывалась от встречи, по разным причинам, и я уже привык к тому, что у неё есть свои маленькие секреты. Да и мне было не до свиданий.
Дэмьена я тоже не видел в тот день в городе, он закрылся вместе с сестрой дома, и моя ревность всколыхнулась на мгновение, а затем утихла, поглощённая делами и расследованием.
Утром стало известно, что Мария Сэлли, старший кадровик цеха, не вышла на работу, никого не предупредив.
Спать я не хотел; отправился сразу к ней домой и там, во дворе, с той стороны, которая не была видна с улицы, обнаружил сломанные цветочные горшки. Их было штук сорок — Мария обожала выращивать цветы, и делала «домики», как она их называла, сама. Потом складывала на улице, считая, что сильный мороз придаёт им стойкости. Вот эти горшки были побиты и раздавлены, снег вокруг перекопан, словно в отдельно взятом дворе плясал ураган.
«Или гигантская змея», — мысль эта не давала мне покоя еще с ночи. Сумасшедшая, дикая, невозможная. Совершенно глупая мысль, за которую я иногда хватался, и тогда всё внезапно становилось на свои места: нет тел, потому что змея сжирает свою пищу без остатка.
Но потом здравомыслие возвращалось ко мне, и я продолжал поиски маньяка.


Боялся ли я ответов?
Нет.
Стоило, вероятно, бояться. Именно ответы привели меня сюда, в эту камеру, но тогда мне было плевать на последствия. Я даже не мог подумать, что найду такое. Найду так. И что теперь мне придется писать эту историю, которую, скорее всего, выкинут в ведро сразу же, как только заберут у меня. Или не выкинут: покажут коллегам и припишут к моей истории болезни.
Пусть. Мне плевать.


С Сильвией мы встретились через два дня. Она позвала меня к себе и сообщила, что нам нужно серьёзно поговорить.
К разговору я готовился весь день. Когда вспоминал о нём, разумеется. Шеф всё-таки вызвал федералов, но разыгравшаяся в день смерти Беттеров метель бушевала, не переставая, и любое сообщение с остальным миром оказалось утеряно. Федералы томились на станции, мы тут ждали новых пропаж и молились, чтобы их не было.
Черный волос мы проверили — он принадлежал человеку, но кому именно, сказать было трудно. Дорогостоящего оборудования, чтобы провести ДНК-анализ у нас сроду не водилось, Итан ругался, начал чаще заходить в бар, где я его ловил и возвращал домой, и наш бедный врач, казалось, чувствовал всю ответственность за эти смерти.
Почти перед самым ужином, я услышал, что в город пришла семья. Я не знаю, как они дошли в этой пурге, но они появились со стороны гор: мужчина, громадный, в плохо скроенной дубленке и с ним женщина — красивая, стройная, ведущая за собой троих медвежат. Они сняли комнату в отеле, чтобы переждать бурю и отправиться дальше, на станцию.
Я даже не удивился, когда узнал, что в тот же день к ним приехал Дэмьен Сарпа.
Разговора с Сильвией не состоялось.
Одновременно с приходом странной пары, мне позвонил сторож Бишоп, сказал, что его овчарка странно себя ведет: пёс забился под диван и скулит, словно за дверью все черти ада, а в цеху и правда что-то происходит, но Бишоп отказывается туда выходить.
Никто не сомневается в том, что я туда поехал?


Цех был огромен, там работали почти все, кто жил в нашем городе. В ночное время цех замирал, прекращал дышать деревом и опилками, и тонкий слой древесной стружки лежал на полу, забавно кучерявясь в свете аварийных ламп. Я переключил рубильник, и яркий свет залил всё вокруг, заставляя меня на мгновение зажмуриться.
По полу змеился след. Подобный тому, что я видел на снегу, только более отчетливый. Разумеется, с утра его бы затоптали, уничтожили ногами, но сейчас он был. И я его видел.
Я позвал Бишопа и услышал короткий, полный ужаса стон со стороны его каморки.
Пистолет сам оказался в моей руке, и я машинально снял его с предохранителя, когда побежал в ту сторону, где должен быть сторож.
Сторож там был. Бледный, высокий старик стоял, сжимая в руках бесполезную бейсбольную биту, а прямо перед ним, свернувшись огромными кольцами, лежала змея. Абсолютно белая, с алыми глазами. Я не берусь сказать, какой она была длины, но что в толщину не меньше двух футов — это точно. В кольцах этой огромной твари был зажат пёс. Он уже не скулил, не дергался, но был жив и затравленно дышал, не сводя с меня взгляда.
Я не знал как, я не знал, почему, мне вообще было плевать на то, как оно может жить и не замерзать в нашем городе. Я поднял пистолет, целясь в голову, и застыл.
На моё плечо легла узкая изящная ладонь, и голос моей любимой женщины попросил: «Не надо».
Она подошла ближе, и я ощутил её аромат: дивный, пряный, немного острый. Повернул голову, не опуская оружия, поймал ставший золотым взгляд и пропал.
«Мне холодно. Нам холодно в этом городе, в этом месте. А нужно было найти Бера… Мы нашли, и теперь уходим. Чтобы жить, нам нужно постоянно питаться: только живая, горячая кровь насыщает. Кровь разумных насыщает лучше всего. Хочешь — пойдем с нами. Я сделаю тебя таким же: один ритуал — и ты продлишь свою жизнь. Будешь со мной».
Я молчал. Белый змей отпустил собаку, разворачивая свои кольца, и медленно пополз к Бишопу. Он коснулся его головы своей вытянутой мордой, и раскрыл пасть, обнажая ровный ряд острых, загнутых вовнутрь зубов. Бишоп не шевелился, лишь тихо подвывал от ужаса, который был сильнее желания жить.
«Дэмьен, ты уверен, что ты этого хочешь?» — Сильвия обращалась к твари, и тварь скосила на нее черный зрачок. Медленно кивнула, готовясь атаковать.
И словно по щелчку пальцев я нажал на курок. Я не слышал звуков выстрела, видел лишь то, как пули врываются в тело змеи, и алая кровь фонтанчиками выплёскивается из ран. В магазине было пятнадцать патронов, и все их я всадил в податливую стали плоть.
«Жаль, — Сильвия чуть улыбнулась и покачала головой, — Ты мог бы стать другим. Совершенным, сильным… Но ты выбрал иное».
Её ладонь пропала с моего плеча. Я выдохнул, закрывая глаза, и когда снова поднял взгляд, то понял, что натворил.
Я всегда хорошо умел стрелять.
Передо мной, на полу около каморки сторожа умирали двое: Бишоп и его пёс. Змей не было. Не было ни одной чертовой змеи, как и Сильвии.
Они меня обыграли.


В полицию сдался я сам.


Возможно, вам будет интересно, что стало с братом и сестрой Сарпа? Мне тоже интересно. Они исчезли из города в ту же ночь, вместе со странным мужчиной, его женщиной и медвежатами.
Больше я их не видел.
Утром в лес около города вернулась стая волков — я слышал их вой, сидя в камере, в ожидании федералов. Люди больше не пропадали.
Роджер, кстати, позвонил из Анкориджа, сообщил, что снова заблудился.

А я жалею только о том, что не почувствовал вовремя, что Сильвия Сарпа бывала холодной, словно кровь её не грела. И тогда, в машине, когда мы встретили седан, она едва держалась от усталости.
И у неё были вертикальные зрачки.